Эмиль Золя назвал «Чревом Парижа» роман о продовольственном рынке французской столицы. Чревом Владивостока 1990-х и 2000-х можно назвать «Зелёный Угол». Эта крупнейшая в России автобарахолка подержанных японских машин, известная далеко за пределами края, – один из главных неофициальных символов города. Об истории автомобильного Приморья и о том, как на рубеже 1980-х и 1990-х зарождалась праворульная субкультура Владивостока, – специально для «ВВ» – серия очерков журналиста, прозаика, автора документального романа «Правый руль» (16+) Василия Авченко.
Отдельной книги о Зелёнке ещё не написано, но рынок отлично описали Игорь Кротов в романе «Чилима» (18+) и Михаил Тарковский в повести «Тойота-Креста» (16+).
Из «Тойоты-Кресты»:
«Огромнейший рынок, раскинувшийся на голых сопках, поразил бескрайностью. Как за горным перевалом открывается таёжная бесконечность кедрачей, ельников и тундряков, так и здесь белые перелески «короллок» и «спринтёров» переходили в серебристые околки «вист» и «камрюх»… Словно плитки панциря повторяли они бугры и изгибы сопок и на изломах стояли особенно неровно, вразнобой задрав кто корму, кто бочину. За новой грядой вдруг открылась целая стая «вороваек», от маленьких до огромных, – они тянули свои краны-стрелы, как динозавры – шеи, и у картины был доисторический вид, который усиливал туманный увал с прозрачным дубняком. Жили ещё здесь лохматые чёрно-жёлтые собаки, диковатые и доверчивые одновременно».
Кладбище убитых енотов
Можно ли было представить в каком-нибудь 1990 году, что символом, как любят говорить чиновники в праздничных спичах, «восточного форпоста России», где на границе тучи ходят хмуро, а красноармейцы на Тихом океане свой закончили поход, будет не бравый пограничник Карацупа и не капитан, обветренный, как скалы, а автомобильный секонд-хэнд из Японии?
Нравится нам это или нет, но Зелёный Угол сформировал целое поколение. Взрывообразно развившийся автоимпорт изменил лицо города, структуру его экономики. Пульс Зелёного Угла стал пульсом Владивостока.
Оставшиеся в начале 1990-х без работы или зарплаты офицеры, рыбаки, учёные дружно переквалифицировались в коммерсантов. Праворульки стали фактором сначала экономики, затем – политики и культуры. В «еретической» баранке дальневосточники увидели символ независимости и свободолюбия. Возник местный автожаргон и фольклор – чего стоят афоризмы «Хороший руль левым не назовут» или «Запретите правый руль – и получите Дальневосточную республику».
Зелёный Угол появился на свет 25 сентября 1993 года, когда в ошалевший от вольницы город уже в течение нескольких лет валом шли «япономарки». Первый рынок возник на стадионе «Строитель», но по просьбам жителей окружающих домов ему пришлось оттуда съехать. Новым адресом стал периферийный район «Зелёный Угол». Называли его так, должно быть, потому, что к молодому 71-му микрорайону (район Юмашева – бывшей «Патриски» – и Нейбута) вплотную примыкали покрытые лесом сопки. Но нельзя забывать, что в девяностые и нулевые здесь было принято рассчитываться не просто наличкой, но непременно «зеленью» – килобаксами, бакинскими, у. е., «убитыми енотами», иными словами – долларами. Так что угол – зелёный ещё и в этом смысле. Лишь относительно недавно этот внутренний офшор вернулся в родную рублёвую зону.
На склонах рыночных сопок выставлялись на продажу десятки тысяч беспробежных (то есть без пробега по России, только что из Японии) автомобилей. На Зелёнке обосновались нотариусы, страховщики, сервисмены… Осенью 2008 года, когда рынок отмечал 15-летие, аналитическое агентство «Автостат» признало Владивосток самым автомобилизированным городом России на душу населения. Следующие призовые места достались, что интересно, не Москве, а Красноярску, Сургуту и Тюмени. В тот момент на каждую тысячу владивостокцев приходилось 566 автомобилей. Одновременно наш автопарк признали самым старым среди крупных городов страны: доля машин в возрасте от 10 лет и больше превысила 80%.
Если считать вместе с машинами, Владивосток давно следует признать городом-миллионником.
Искусство купли и продажи
Алгоритм покупки в старые времена выглядел так: приезжий сибиряк остановился в гостинице «Гранит», неподалёку от Зелёнки. Провёл бурную ночь, протрезвел, пришёл на Зелёнку с наличкой в поясной сумочке, приценился к машинам. Договорившись с продавцом, оформил с ним в вагончике справку-счёт. Отдал кровные доллары и поехал на «транзитах» домой, закинув в багажник комплект запасной резины…
Об искусстве взаимодействия «барыги» с «покупашкой» можно написать психологический трактат. Годами отточенные словесные формулы хитроумных продавцов напоминали приёмы шолоховского цыгана, надувавшего тощую лошадь соломинкой.
– Этот «конструктор» точно нулевого года? – интересуется недоверчивый покупатель.
– Конечно, нулевого, – не моргнёт глазом резидент Зелёнки.
– А почему на ремнях безопасности указан 1998-й?
– Так ремни же на складе лежали.
– А почему тут болты ржавые?
(Ржавчина может быть признаком топляка. Топляк, он же русалка или утопленница, – это попавшая ещё в Японии под цунами или искупавшаяся в море машина; явление чревато многими проблемами: выходом из строя электрики, ускоренной коррозией кузова и прочим).
– Японец летом окна не закрывал, а у них же туманы!
– А вон тот «форик» точно с аукциона?
– Точно. Просто аукционный лист потерялся. Да зачем тебе бумажка, вот же машина – смотри!
Появились неписаные руководства по выбору автомобиля: куда смотреть, на что обращать внимание, как выявить битьё, топляк, перевёртыш, «умирающий» автомат или «вскипячённый» двигатель. Если фракция умеренных ограничивалась внешним осмотром двигателя на предмет утечек жиж, проверкой уровня масла и антифриза, качанием кузова для определения степени убитости стоек, пуском мотора и краткой поездкой, то фракция маньяков изощрялась в выведении продавца на чистую воду. Эти люди пробовали на вкус конденсат из выхлопной трубы, откручивали при работающем двигателе крышку маслозаливной горловины, проходили по поверхности кузова магнитом, дабы выявить неравномерность толщины лакокрасочного покрытия (признак послеаварийного ремонта), снимали обшивку дверей в поисках ржавчины или водорослей… Одни советовали смотреть на степень стёртости педалей, другие – на состояние обивки салона.
В эпоху расцвета дальневосточного автобизнеса «продаваны» Зелёнки были важные и неприступные, на просьбу прокатиться нередко мотали головой: «Пока я буду с тобой бензин жечь, мой покупатель пройдёт мимо!». Потом, когда рынок просел, стали напоминать рыночных китайцев: приветливые, услужливые, общительные… Можно понять претензии «покупашек» к «барыгам», но правда и то, что иной придирчивый покупатель свернёт кровь нескольким продавцам.
Смотреть или не смотреть на одометр – счётчик общего километража (спидометр, с которым его часто путают, показывает только скорость)? Бояться большого пробега или танцевать от технического состояния? «Главное – не пробег, а состояние», – говорят опытные водители. Оно бывает разным и от показаний одометра напрямую не зависит. Сел и поехал – это одно, а заводится и ездит – совсем другое. Можно за какие-то несчастные 50 тысяч километров ушатать машину в хлам, а можно и к солидным 150-200 тысячам сохранить её в состоянии, близком к идеалу. У японского двигателя, особенно немаленького объёма, к этому рубежу, говорят, только открывается второе дыхание, особенно если ему приходилось работать на хороших трассах в ровном режиме. Но пока наивные покупатели, удивляясь символическому километражу, намотанному зрелой машиной, не перестанут верить байкам о том, что в Японии на автомобиле ездил тихий пенсионер, – пробег будут скручивать. (Пенсионер этот ездил исключительно по воскресеньям и только в булочную, каждые полгода зачем-то менял хорошее масло на ещё более хорошее, потом умер, а машина несколько лет стояла без движения в отапливаемом и хорошо вентилируемом гараже; сын пенсионера, молодой якудза, тоже следил за машиной, но не ездил на ней, потому что у него была своя, с левым рулём – для понта; а когда пришла пора платить за новый техосмотр-сякэн, автомобиль отправили в Россию)… Проще всего объяснить практику, обтекаемо именуемую у нас «коррекцией спидометра», законами рынка: раз покупателю хочется, чтобы пробег был меньше, – сделаем! Если после этого у него станет спокойнее на душе, операция уже оправдает себя, подобно таблетке-плацебо.
В случае продажи пробежной машины легенда о престарелом самурае сменяется историей о владивостокском моряке, который ходит в длительные рейсы, а машина стоит в гараже. Непонятно только, зачем он её вообще покупал. «Ну вот и продаёт!».
От Suzuki до Suntory: 28 лет спустя
По календарю прошло не так много лет. Ещё живы ветераны тех, давних привозов – эмигранты первой волны: угловатые, побитые жизнью, тронутые ржавчиной, как сединой. Но уже давно сели за рули те, кто родился одновременно с Зелёнкой, и даже успели завести своих детей. Без малого три десятилетия Зелёного Угла – больше, чем поколение. Это целая эпоха, окультурившая восточную половину России безупречными линиями азиатских дизайнеров и русифицировавшая полчища раскосых «япономарок».
Говорят, что дни правого руля сочтены. Ещё говорят, что на месте Зелёного Угла планируется построить не то спальный район, не то кладбище – тоже в каком-то смысле спальный район. Да и вообще, мол, рынок – это анахронизм в век дилерских салонов и аукционов…
Обладающий человек скажет: сейчас Зелёный Угол «пустой». И тем не менее Зелёнка, с которой не могут справиться ни таможня, ни московский ОМОН, ни падение рубля, жива. Рынок видно издалека – он переливается кузовными красками, бликует ветровыми стёклами. Здесь по-прежнему пасутся целые табуны японских автомобилей. Блестящие, чистенькие, без номеров. Ещё не нюхавшие российского бензина, не шаркавшие нежными японскими подбрюшьями по российским колдобинам. За день Зелёнку сложно обойти даже сейчас, после неоднократных повышений пошлин и прочих «наездов» государства, с самого начала косо смотревшего на бурное развитие дальневосточного автобизнеса (пусть зачастую дикого и криминализованного, но зато в полном смысле слова народного).
Сегодня на Зелёнке можно купить не только автомобиль, но и, например, безакцизный японский виски Suntory. На эти маленькие шалости в портовом городе традиционно смотрят сквозь пальцы. Что греет шершавую душу владивостокца, который всегда немного браконьер, контрабандист и авантюрист. Разумеется, в самом хорошем смысле этих слов. Если такое возможно.
