2020 год, также как и 1920-й, заканчивается сломом эпохи. Это время характеризуется созданием нового мира и смыслов на руинах прошлого. Особенно сильно это отражается в литературе.
Александр Пелевин − современный писатель, поэт и журналист, автор романа «Четверо» (16+), который вошел в список премии «Национальный бестселлер», романа «Калинова яма» (12+) и «Здесь живу только я» (16+). Он как автор нового времени не относит себя к представителям большой литературы или фантастики, а старается сочетать в своих книгах оба направления. И это ново и необычно для нашего времени.
О кризисе смыслов в искусстве, постмодернизме в сериале «Внутри Лапенко» (12+), о том, как современному писателю с помощью Twitter'a (12+) завоевать сердце своего читателя, о фантастике и фантастах читайте в интервью с Александром Пелевиным.
− Александр, вы недавно во Владивостоке, как вам город?
− Совершенно замечательный, повсюду море, Тихий океан, город очень холмистый, своеобразный, бодрый, мажорный.
− Остались бы здесь?
− На постоянной основе − не знаю, а так на месяц-два с удовольствием − в качестве творческого отпуска. Владивосток ведь и вправду, как Сан-Франциско, только в России.
− А в каких местах успели побывать?
− На острове Русский, где сейчас и живу. Чудесное место. Нам, группе писателей, провели экскурсию по фортам. Ещё побывал на стеклянном пляже, его сильно занесло песком после тайфуна, но всё равно прекрасное разноцветное стекло осталось. Я читал в Instagram (12+), что раньше стёкла из этого места вывозили вёдрами, поэтому призываю всех его вернуть, чтобы снова было красиво, а то придется топить очередной корабль со стеклянными бутылками.
− Мысль о потоплении корабля кажется очень вдохновляющей, отчасти детской. Скажите, важно ли писателю-фантасту сохранить в себе ребёнка − любопытного, пытливого до мелочей, обожающего приключения?
− Внутренний ребёнок − это достаточно сложная тема. Для писателя его лучше сохранить и постоянно к нему прислушиваться, для человека другой профессии − не обязательно. Вообще это достаточно сложный психологический вопрос, и существует множество как положительных, так и отрицательных мнений на этот счет. Я думаю, что писателю внутреннего ребёнка надо направлять в верное русло и строго контролировать, чтобы он не выходил за некие рамки, не требовал от окружающего мира больше, чем он может ему дать, во избежание неприятностей.
− Всё это, конечно, достигается через внутреннюю работу и самопознание?
− Да-да, именно так, через познание мира вокруг, различных взаимосвязей, понимания того, как всё устроено. А вообще писатель, как и журналист, если узнаёт что-то новое, то делится этим с людьми.
− Жил-был Александр Пелевин − и вдруг стал известным, его книги издаются, читаются молодёжью. Фамилия на это повлияла?
− На самом деле фамилия чаще мешает, потому что есть индивиды, которые могут сказать: «Вот, как не стыдно, взял себе фамилию великого писателя, чтобы продвигаться в литературе!». В такие моменты хочется показать паспорт. Когда я собирался издавать первую книгу, оговаривал с издателем возможность взять псевдоним, чтобы не путали с Виктором. Он меня отговорил, аргументируя тем, что будет весело и круто. До сих пор веселюсь. Правда, сейчас к этому я уже отношусь как к мему. Совсем недавно произошла забавная история: одна женщина пришла на презентацию книги, начала говорить мне комплименты, рассказывать, как хорошо я написал «Поколение «П» (18+), «Жёлтую стрелу» (18+). Её неловкое выражение лица нужно было видеть, когда она узнала, что я не тот Пелевин. Отчасти фамилия поспособствовала пиару − она же известная, сразу заинтересовывает.
− Александр, а вы чувствовали ответственность за то, что издаетесь, имея ту же фамилию, что и у титана современной литературы, всё-таки это был некий риск?
− Можете считать, что я очень смелый человек, хотя сам так не думаю. В случае, как у меня, главное − не подражать, не сравнивать себя с Виктором, а писать в своём, обособленном направлении, потому что мы − разные писатели, пишущие о разных вещах, только однофамильцы.
− Говоря о конкретном направлении, как вы пришли к написанию фантастики?
− Вообще я себя фантастом не считаю, потому что мои книги не совсем соответствуют современному определению этого жанра.
− А что сейчас подразумевается под фантастикой?
− Сейчас есть разделение на фантастику и так называемую большую литературу. То есть фантастика − это книги с одинаковыми обложками про «индюка-попаданца в тело Сталина» и так далее, а большая литература − о том, как маленький человек с тяжёлой судьбой выживает в ужасном мире. Это грубое разграничение, преобладающее в кругу современных писателей, делит литературу не по жанрам, а на две конкретные тусовки. Представители большой литературы вручают себе премии, посещают званые вечера и существуют обособленно от фантастов.
− К какому из этих двух направлений вы себя относите? Ведь и на премию вас назначали, и о фантастических приключениях вы пишете.
− Я в своих книгах не делаю различий между этими направлениями. Они могут существовать как обособлено, так и вместе. Фантастика − это, по большому счёту, не жанр, а творческий метод, который подразумевает некоторое допущение в литературе. Вспомним классику. Гоголь − фантаст? Да, стоит вспомнить «Нос» (12+), «Вечера на хуторе близ Диканьки» (12+) − и уже найдёшь этому подтверждение. Булгаков тоже: в «Собачьем сердце» (16+) из собаки сделал человека, фантастически описал бал Сатаны в «Мастере и Маргарите» (16+) и т.д. Но при этом и Булгаков, и Гоголь относятся к большой классической литературе.
− Не думаю, что буду сильно неправа, сказав, что Гоголю, Булгакову, Чехову было много проще реализоваться в писательстве. Тогда не было телефонов, интернета, информационного шума. Мы ведь живём в то время, когда контент гоняется за читателем, а не наоборот. Как выжить современному писателю в подобных условиях?
− Никак, читайте это в моей новой книге под названием «Никак» (улыбается). На самом деле зарабатывать на писательстве почти невозможно, если ты не из первой обоймы известных авторов, таких как Пелевин, Прилепин, Акунин, Улицкая. Это самые оплачиваемые писатели, которые могут жить на гонорары от своих книг. Остальным приходится искать какие-либо параллельные сферы деятельности: либо журналистика, либо написание сценариев, либо какие-то организационные проекты. Я, например, 7 лет проработал журналистом. Был и редактором новостной ленты, и расследования писал. У меня было смешное расследование для fontanka.ru (18+), где я выяснял, как из доходного дома начала века украли модерновую дверь.
− Может, современным писателям нужно играть по правилам, которые диктует социум? Например, занять свою нишу на таких платформах как YouTube (12+), Instagram, Twitter?
− Я думаю, что современный писатель не обязан так делать, но это хороший способ для завоевания аудитории, пиара и поддержания интереса. Литературе сейчас как раз не хватает того, чтобы писатель выходил на прямую связь с читателем. Всегда же было интересно, кто скрывается за именем, псевдонимом на обложке, какой он, что ему интересно, чем он живёт. Сейчас как раз то время, когда мы, писатели, можем это донести до аудитории в комфортной форме.
− Я знаю, что вы ведете Twitter и у вас там много подписчиков. Это помогает в пиаре?
− Да. Ты всегда на связи с аудиторией, они лайкают твои записи, вы вместе смеётесь над какими-то мемами, например, над тем, что кот Александра Пелевина снова скачет. Это больше помогает поддерживать какой-то общий дух, связь писателя и читателя не только через книги.
− Раз у вас сложилась такая тесная коммуникация с поклонниками, можете сказать, какой он − современный читатель?
− В первую очередь, это тот человек, которому интересен сам автор, какие-то процессы, которые обычно оставались за кадром, например, сам ход создания книги. Читателю важно, чтобы писатель с ним был немножечко на равных и цеплял не только книгами, но и еще своим общением, присутствием в медиасреде.
− А как вы относитесь к ситуации с Александром Полярным, который сжег две тонны своих книг и публично заявил, что уходит из писательства? Это ведь тоже вид пиара в медиасреде?
− Это очень мерзкая манипуляция, на мой взгляд, всё было сделано глупо и некачественно. Правильная манипуляция, хайп − это когда зритель, читатель даже не догадывается, что им манипулировали и спокойно на это реагирует, тут же сразу всё очевидно.
− Следующий вопрос вызван чтением вашего Twitter. Пишут ли фанфики по вашим книгам?
−Хуже, фанфики пишут про меня. Это побочный эффект популярности. Однажды я прочитал что-то про себя, теперь пытаюсь забыть (смеётся). Но это интересный опыт.
− Почему в какой-то момент вы перешли от поэзии к прозе?
− Знаете, пришлось по душе. Первая моя прозаическая книжка «Здесь живу только я» (16+) выросла из коротких заметок, типа советских сказок, которые я писал ради эксперимента. Я выложил этот роман в интернет, он там какое-то время полежал, потом его издали. Мне очень понравилось, подумал, что у меня получается писать прозу, попробовал написать вторую книгу, так все и началось.
− А что больше нравится − итог, издание книги или процесс собирания образов, обыгрывания ситуаций?
− Это, конечно, абсолютно разные процессы. Я кайфую, когда создаю новый мир, оживляю персонажей, детально прорабатываю образы. И, конечно, как каждому творцу, мне нравится смотреть на то, как его творение воплощено, какие отзывы, критику пишут. Честно, держать в руках изданную книгу − невероятное ощущение, это ведь вещественный результат кропотливого труда.
− Александр, откуда вы берете образы для книг?
− Почти любой писатель ответит, что всех персонажей он срисовывает с реальных людей. И это чистая правда: мы выискиваем запоминающиеся детали в образах людей, которые потом используем. Когда создаешь образ героя, берёшь либо маленькую часть от реального человека: особенный взгляд, стиль речи, одежды, движения рук, черту характера, либо срисовываешь образ полностью. Например, в «Калиновой яме» я списал персонажей с двух своих хороших друзей. Когда они прочитали, очень смеялись, узнав себя.
− А вы вообще часто даёте читать своим друзьям какие-то наработки?
−Да, у меня есть несколько человек, которым я даю прочитать отрывки, готовые главы. Так я собираю мнения, на которое потом либо ориентируюсь, либо нет, но это важно в любом случае. Потому что автору очень сложно оценить то, что он пишет, не со своей стороны.
− Какую книгу вы больше всего хотели бы экранизировать?
− Конечно, «Калинову Яму». Хочется снять хороший фильм в стиле Дэвида Линча, потому что когда я эту книгу писал, в голове прокручивал всё, словно кадры кино.
− А «киношность» не приводит к скудности текста? Точные метафоры не лишают читателя полёта фантазии и возможности творчества вместе с автором во время чтения?
− Одно другому не мешает совершенно. «Киношность» нужна именно для описания, ничто не мешает добавить в неё немножко больше одухотворённости, сложных метафор. Просто речь о том, чтобы сам текст был более выпуклым, визуальным. Мой метод такой: сначала завлекать драйвом и экшеном, а потом давать читателю пищу для размышлений.
− Вам нравится современное русское кино?
− Сейчас снимают мало хорошего кино, но отлично стали делать сериалы, например, «Чики» (18+), «Эпидемия» (18+), «Внутри Лапенко». Кино в России в основном про то, как невыносимо жить в этой ужасной «рашке». Это довольно скучно и уныло и, если честно, уже надоело.
− You Tube-сериал «Лапенко» относится к постмодерну?
− Стоит отметить, что это именно метамодернизм. Постмодерн основан на сарказме, осмеивании, когда условно на руинах чего-то старого творец просто перекидывается кирпичиками и смеётся над ними. А метамодерн − это когда ты из этих кирпичиков создаешь что-то новое. И у Лапенко шикарно получается выстраивать новый смысл на руинах прошлого, эпохи конца 80-х − начала 90-х, новую реальность, при этом, что удивительно, − потрясающе и без высмеивания. Впервые за десятилетие у нас появилось что-то смешное, но при этом доброе.
− На своей лекции вы говорили, что в киноиндустрии сейчас наблюдается кризис смыслов. Значит, мы живём в революционное время, когда новые смыслы на стадии зарождения?
− Сейчас большой кризис смыслов везде. Может быть, лет через 10 усилиями молодых авторов и писателей, художников, музыкантов родятся новые интересные смыслы. Что именно − я не знаю, но это точно будет. Мне кажется, что кризис смыслов − это неизбежный симптом слома эпох, сейчас произошла очередная смена, наступила информационная эпоха. Подобные кризисы неизбежны, перед каждым подъёмом вверх есть стагнирование.
− Расскажите, над чем вы сейчас работаете?
− Закончил четвертую книгу «Покров-17» (16+). Она о переосмыслении 90-х годов. Сейчас толком ни над чем не работаю, но есть заметки и наработки новой книги, хочу написать психологический триллер про древний Рим.
− Когда ждать выхода книги?
− Книга «Покров-17», написанная в жанре «нон-фикшн», выйдет в начале ноября.
