На что только не идут приморские фотоохотники ради красивых кадров. Встречают рассветы на сопках и забираются в самые отдалённые уголки края. Однажды фотограф Павел Ванифатов решил поймать уходящее солнце на берегу моря, где встретил красивую девушку. Владивостокская писательница Татьяна Таран вдохновилась снимком и написала рассказ, в котором много моря и любимого города. Романтическую историю читайте в рассказе «Ловец солнца», который публикует «Вечерний Владивосток».
На закате солнце светит прямо в лицо. Я понял это давно, охотясь за ним, уплывающим в океан. Сто девяносто две секунды отводит мне для этого Вселенная. Иногда я успеваю поймать небесное светило в объектив, но чаще всего остаюсь ни с чем.
− Не жди у моря погоды! − скажет мне всякий − и будет прав.
Но я упрямо хожу к океану третий десяток лет подряд. Жду те самые секунды, забываю обо всём, не слышу шум волны, сжимаюсь в пружину, унимаю дрожь в руках. Как снайпер, закрываю глаза и снова резко их открываю, чтобы не съехала «картинка», не расплылась в видоискателе. В руках живое существо, дрожат лепестки его диафрагмы, сжимаясь от моей команды. Я знаю диаметр, при котором будет лучший эффект, и мне нужна выдержка, чтобы не упустить тот самый миг, и вовремя спустить затвор. Не всякий раз мне это удаётся, но я не сдаюсь.
Сегодня у меня будет новая точка съёмки. Присмотрел её давно, ещё весной, но ждал, когда сойдёт лед с залива, море потеплеет и станет синим. Вы знаете, что цвет моря зависит от погоды? Чем больше солнца – тем ярче синь, тем белее буруны на прибрежных валунах, тем приветливее волна. Если же дождь и пелена стеной – то море серое, побитое рябью; от него веет холодом, безразличием.
В июльские дни найти безлюдный городской пляж − задача сложная, невыполнимая, и я уезжаю в бухты за городом. Здесь тоже найдутся люди у воды: рыбаки, влюблённые парочки, сёрферы, искатели приключений…
Не близкий мой путь − в одну из бухт острова Русский, в часе езды от городских кварталов. Дорога сюда пыльная, тряская. Наградой за волю и терпение будет чистое море и диковинный закат. На противоположном берегу горбятся сопки, а между ними – пролив с выходом в открытый океан. Воображение рисовало алый круг, горящий в золоте. Мне виделось так: едва солнце коснётся воды, в этот момент его обнимут два зелёных острова, сторожащих вход в узкий пролив. Всё это я уже наблюдал весной, но не было нужной цветовой гаммы, не было тепла, не настоялось ещё море.
В той бухте я присмотрел удобное для съёмки место. С правой стороны высокая скала защитит меня от ветра. Слева − галечная коса ведёт на соседний остров. Она перемывается невысокой водой, и по ней, закатав штаны по щиколотки, бредут пилигримы туда и обратно, не интересуясь правой частью берега.
Я предвкушал одинокую охоту на солнце, на водную глазурь, на выпрыгивающих из воды рыб, на чаек, норовящих поймать их на лету. Вот последняя развилка и деревянный щит-указатель, примотанный проволокой к стволу дерева. Он ориентирует меня большими красными буквами: «К Шкоту направо!». Шкот – фамилия первооткрывателя этих мест. В честь него назвали необитаемый остров, к которому и ведёт та морская тропа по косе.
Подъезжаю к морю, вижу его синие проблески среди деревьев. Через открытое окно джипа вдыхаю густые запахи влажного леса. Он здесь редкий: морской климат не даёт буйства флоре, а прибрежная сырость приходится по вкусу лишь высоким травам да мхам.
Дорога обрывается в десятке метров от берега. Дальше можно ещё проехать по песку, но никто не рискует: увязнуть здесь можно быстро, а выбраться − только с лебёдкой, привязанной к крепкому дереву на небольшой поляне. На ней я вижу с десяток других машин. Мысленно желаю себе не встретиться с их хозяевами на моём заветном месте, пусть все уйдут налево, по косе. Зачем мне суета и шум при ловле солнца?
Надеюсь, мне никто не помешает. Разве только облака, которые обычно виснут над морем, липнут к нему, цепляют нижним краем океан, заигрывают с ним, выстраивают замки из белой ваты, населяют их летучими голландцами и фантастическими животными. Их я тоже снимаю, их тысячи уже в компьютере, неповторимых, как отпечатки пальцев. Но мне нужно солнце, я жду его с той самой минуты, когда ушёл последний лёд с залива.
Место будущей съёмки не видно со стоянки. Сейчас обойду крутой мыс, пройду мимо старого воинского укрепления с надписью «Алинка + Пашка = любовь», и тогда откроется небольшой каменистый пляж, на котором я присмотрел себе основательный плоский валун. Штатив на нём будет устойчив.
Завернул за бетонный полукапонир. Картина на море открывалась чудесная: всё, как я хотел. Чистое небо и яркое, склоняющееся к горизонту солнце. Всё будет «вери гуд»! Подошёл ещё ближе и увидел, что перед скалой кто-то сидит. Я даже выругался про себя и хотел тут же повернуть назад. Не люблю, когда наблюдают за съёмкой, начинают многозначительно смотреть в ту же сторону, что и я, будто спрашивая своим видом:
− Ну, и что ты там нашёл такого необычного? Море как море, небо как небо. Баловство!
Прохожу ещё несколько метров по сырой гальке, и звук от её шороха доходит до незваного гостя. Хотя кто тут незваный? Я позже пришёл, а место уже занято.
Девушка там. Разглядел блондинку. Повернула голову на шум, смерила меня взглядом. Увидев штатив, решила, что не опасен, снова отвернулась к морю. А если не фотограф, а маньяк какой-нибудь? Отчаянная… В таком месте в одиночку.
К счастью, мой голыш был ближе, чем камень, на котором сидела девушка. Я решил, что не нарушу её уединение, занимаясь своей работой. В конце концов море общее и берег тоже. Ещё минут пятнадцать в моём распоряжении. Это будут отличные кадры! Чистый горизонт, нависший над ним оранжевый шар.
Чем ниже опускается солнце, тем насыщеннее краски. Сначала огонь опаляет всё пространство вокруг себя, пускает светлую дорожку по спокойному морю. Нижнюю точку солнца при входе в океан я ловлю, не мигая. Есть! Следующий кадр − с разливающимся по воде жёлтым светом. Постепенно снижаясь, раскалённая звезда впитывает в себя энергию моря, добирает густоты цвета. Вода становится тёмной, дорожка, бегущая прямо на меня, размывается, тает. А само солнце становится ослепительно белым.
Как только половина шара погрузилась в тёмную синеву, сразу стал чётким его абрис. Идеальная гармония формы и цвета! Всё темнее пространство вокруг, всё призрачнее, как мираж, горизонт. И вот этот миг, ради которого я здесь: солнце становится совсем маленькой, едва различимой белой точкой в алом отсвете своих протуберанцев. Последняя секунда, и всё… Как будто не было другой картины всего лишь три минуты назад! И не было прошедшего дня. Всё ушло в небытие.
Работа сделана. Остаётся ещё час до того, как совсем стемнеет. В эту переходную пору от вечера к ночи природа становится объёмнее. Ярче контуры, макушки сопок очерчивают резкую границу между землёй и небом. А вот утёсу суета ни к чему – он здесь, как глыба, его не сдвинуть и не сломить. Я посмотрел направо, как будто убедиться в этом сейчас крайне необходимо.
Надо же, в охоте на солнце я забыл о девушке, тоже наблюдающей закат. Сейчас она стояла на том большом валуне, на котором прежде сидела. Наверно, хотела увидеть картину с высоты. Но это бессмысленно! Если только на сам утёс забраться, но лучше не рисковать, иногда с него на берег валятся огромные камни. Потом их шлифует море, делая из них удобные сидячие места в этом зрительном зале с видом на океан.
Она стояла в светлом платье лицом к воде. Левую руку поставила на пояс, а другую завела за голову и пропускала сквозь пальцы волнистые волосы. Я засмотрелся на неё: какая фактура, «Девушка в сумерках»! Рассчитывая на то, что незнакомка уже привыкла к нашему соседству на пустынном берегу, я пошёл к ней.
− Какой сегодня закат волшебный, не правда ли? – задал самый банальный из всех возможных вопросов.
Девушка повернула голову в мою сторону, посмотрела долгим взглядом, словно оценивая меня с высоты своего положения, ответила: «Да». Улыбки не подарила, в глазах − печаль. Я протянул руку, помогая спрыгнуть с камня. Она принялась искать туфли: мокрая галька оказалась прохладнее валуна.
− Меня Павел зовут, а тебя как?
Я позволил себе «ты», потому что она выглядела совсем юной. Моя вторая жена тоже была молодой, пятнадцать лет разницы между нами. А этой девчонке ещё меньше на вид. Хотя я вообще с трудом определяю возраст женщин. И чем старше становлюсь, тем прицел всё хуже. Смотришь, кажется, что двадцать. А там все тридцать, или даже сорок. Не поймёшь их, это раньше все ровесницами были, да… Улетело моё время, не заметил, как.
− Инна, − ответила девушка.
И я пошёл напрямую:
− Может, тебе покажется неприличной моя просьба, но я фотограф, как видишь, и такого света, как сейчас, не видел давно, и вряд ли увижу в ближайшее время. А твоя фигурка на фоне моря смотрится сейчас просто обалденно. Можно я сделаю с тобой несколько кадров?
− Вам это зачем? − недоверчиво спросила она.
− На фейсбуке поставлю фотографию, на конкурс отправлю, тебе подарю, − честно ответил я.
− Как вы мне подарите, портрет сделаете? − заинтересовалась Инна.
− Портреты я не печатаю, но могу прислать на почту, если оставишь электронный адрес. На аватарки в сетях поставишь, в резюме сгодится. Хотя такую красивую фоточку в кадры лучше не отправлять, там надо быть застёгнутой на все пуговицы! − не очень удачно пошутил я. Может, она ещё студентка, какая работа? И продолжил:
− Ну что, снимаемся? На сумерки не больше получаса, потом всё скроет ночь, − поторопил её решение.
− Мне надо засветло до машины добраться, я темноты боюсь.
− У тебя на стоянке, возле леса?
− Да.
− Не волнуйся, я тебя провожу. Мой рысак тоже там.
− Хорошо, − согласилась Инна. − Давайте попробуем. А что нужно делать?
− Ничего особенного! Просто стой вот так же, как на камне, босая, у самой кромки воды, а я вокруг тебя буду с фотоаппаратом бегать.
Она не улыбалась, и я не просил. Закатный отсвет всё вокруг делал печальным. Её состояние, как мне показалось, тоже было в унисон с природой. Мой ироничный тон не передался ей, и не надо, разговоры сейчас лишние. Успел сделать несколько кадров, но темнота уже понемногу накрывала нас. Достал из рюкзака фонарь, поставил вертикально, как большую свечу. Стал собирать фототехнику, а Инна присела на камень.
Только хотел окликнуть её, мол, пора выдвигаться! Как вдруг всё пространство вокруг нас осветилось яркой вспышкой, льющейся с неба. Это луна, найдя прореху в сгустившихся наконец облаках, жахнула светом в тысячу ватт прямо на наши головы. 17 июля, полнолуние! (Утром я смотрел время захода солнца на отрывном календаре и по привычке глянул на состояние луны). Бледный отсвет фонаря рассеялся, как невидимый, тень от утёса затемнила часть берега, добавив ему контраста с блистающим морем. Я так и застыл с камерой. Тот миг, что пытался поймать на закате, показался забавой любителя. Вот же настоящая картинка, вот он, тот самый миг! Девушка на фоне серебряной дорожки, бегущей к луне по краю прибоя.
… Кажется, я становлюсь сентиментальным. Нет, чтобы на девушке сосредоточиться – я ведь не старый, чуть за сорок, а всё за картинками гоняюсь. Две бывшие жены так и сказали: «Для тебя в фотографии весь смысл жизни, а мы на её задворках». Не вместе сказали, конечно, поочерёдно. С первой разошлись через три года, со второй десять лет впустую. Ну, пусть так. В мультиварке рис и котлеты сами приготовятся.
Красива эта девушка. Но не фигурой даже, не белокурыми своими волосами. Люблю сдержанных. Не машут руками, не тараторят, не стараются понравиться.
− Инна, я извиняюсь, конечно, но можно с тобой ещё немного поработать, а потом пойдём на стоянку. Луна, ты видишь, какая вынырнула!
− Опять вставать на кромку моря? − усмехнулась она. − Я без фонаря до машины теперь не дойду, снимайте уже, как там надо, я ваша пленница.
− Ты разуйся снова, ненадолго, не замёрзнешь, я быстро, так лучше, ты как часть природы, и часы сними, они бликуют, − заторопил её со съёмкой.
Инна встала на край берега, но была какая-то скованная, не как раньше. Видимо, повторение пройденного ей было не интересно, она зажалась, стояла как статуя, без живинки.
− Подними руки вверх, как на камне волосы перебирала, и ноги, ноги по-другому поставь! Одну надо устойчиво, а другую – на носок, как будто шагаешь. Да нет, не так!
Я начал сердиться, потому что луна уплывала, и такой шикарный кадр мог скрыться в пять минут, а тогда зачем вот это всё? Хамством было с моей стороны подойти и взять её под коленкой, да ещё и провести рукой ниже, до щиколотки:
− Расслабь вот в этом месте, пальцами коснись камней, а пятка пусть висит над ними! Свободней!
На её месте я послал бы фотографа куда подальше, а она странным образом подчинилась, обмякла, я почувствовал, как расслабились мышцы под моими пальцами. Поза была неустойчивой, долго не выдержит; я сделал пару кадров, да и луна уже светила одним только боком, заползая в свои тёмные одеяла.
− Всё. Спасибо тебе! Шикарная будет картинка! А ты молодец, как настоящая фотомодель, − поблагодарил я Инну, испытывая удовлетворение от только что качественно сделанной работы. Стал укладывать технику в рюкзак, намереваясь идти к стоянке.
Инна снова села на камень и вдруг разрыдалась. Наклонилась, закрыла лицо руками, волосы скрыли все эмоции и только вздрагивающие плечи сжимались вовнутрь, утончая и без того худенькую фигурку.
Перемена в поведении быль столь быстра, что я растерялся. Ей не понравилось? Заставил позировать? Или пора домой, а я тут с луной забавляюсь? Может, обиделась, что за ногу взял? Да что такого, она мне в дочки годится, у меня и мыслей таких не было. С рюкзаком в руке я подошёл к ней. Девушка не смотрела на меня, по-прежнему плакала. Полезла в сумочку за платком, стала вытирать слезы.
− Инна, что случилось? Комарик укусил? − нелепо пошутил я, стараясь побыстрей остановить эту сцену и поехать домой. Не люблю женских истерик, надоели за брачную жизнь.
− Комаров на море не бывает, − шмыгая носом, сквозь слёзы, ответила Инна. − Посидите со мной рядом, мне нужно успокоиться, а то машину не смогу вести.
Инна взяла с камня букетик белых маков, освобождая место для меня. На скалах вдоль берега много цветов растёт. А весной я тут багульник видел прямо над головой, он цеплялся корнями за выступы. Вдвоём на камне было тесновато, пришлось сидеть впритирочку. Она ещё всхлипывала, каждый тяжёлый вздох отдавался мне в плечо, получалось, что я тоже «успокаиваюсь» вместе с ней. Мне не очень-то хотелось слушать о причинах слёз, дорога в город предстоит не близкая, надо выдвигаться, что сидеть, на тёмное море смотреть?
Луна совсем зарылась в облака: ни дорожки от неё, ни рассеянного света, одно лишь рыжее пятно на чёрном теле тучи. Наше временное пристанище на берегу освещал только фонарь, батарейки хватит ещё на полчаса, да тут идти по берегу до машины каких-то десять минут, нам хватит. Со стороны моря, наверное, эта картина смотрится романтично: двое на берегу, сидят рядком, говорят ладком. Сзади гора, уют, фонарь…
Инна наконец успокоилась и сидела молча. На свет фонаря прилетела белая бабочка, покружила вокруг нас и села на один из цветков в букете. Затрепетала крылышками, устраиваясь поудобней, но что-то не понравилось, взвилась, ушла в темноту.
− Вот и я, как эта бабочка, порхаю от одного мужчины к другому, только приземлиться вот так, даже ненадолго, у меня не получается, − произнесла Инна.
Я молчал. Что ей сказать? Сам в свои сорок пять не построил ничего путного. Фотоаппараты да архивы, вот и весь мой «жизненный багаж».
− Вы сказали «фотомодель», и я разревелась. Меня так парень презрительно назвал сегодня, когда мы ссорились, перекривился весь. Кричал на меня, что не гожусь ему: ни помыть, ни сварить. Запустил в меня телефоном, я только успела увернуться, айфон вдребезги о стенку. Чуть не в глаз, прямо в лицо метил, подонок! Схватил куртку и ушёл. А я села в машину и поехала сюда. Мы здесь впервые с ним, также поздним вечером, вы понимаете, ну, это… Но он не вернётся, два года я терпела, он унижал, я выше его ростом, говорил, что губастая, а это мои собственные, я ничем не накачиваю.
Я повернул голову и посмотрел на неё. Она тоже повернулась, как бы предлагая убедиться в натуральности вида. Слабый свет фонаря не давал различить цвет глаз (кажется, тёмные), губы и впрямь были пухлые, но не сделанные «уточкой» в кабинете косметолога, а просто сочные, рельефные.
− А вы женаты? − не отводя взгляда спросила Инна.
− Был, два раза. Второй – неофициально. Сошлись, пожили, разошлись. Больше не тянет.
− И я не в первый раз на эти грабли. Как разобраться в вас, мужчинах? Мне двадцать восемь, и замуж пора, и детей, а всё не то, не то… И каждый раз разочарование, но я не могу одна, мне страшно.
Ничего себе, подумал я. Не маленькая, как оказалось, во взрослые игры уже играет.
− Да как разобраться? Вначале все мягкие и пушистые, а потом как чёрт вселяется в бабу. Ой, прости! То есть я хотел сказать, что никогда не знаешь, чем всё обернётся. Вот мы, мужики, как о вас думаем: стерва или нет? Это только говорят, что со стервой интересно. Да ни фига! Одна сплошная нервотрёпка! Никогда не знаешь, какой фортель ещё выкинет. Поначалу вроде заводит, а потом надоедает, устаёшь.
− Я скандалы не устраивала. Но ему не нравилось всё!
− Что – всё?
− Когда мы только начали жить, я картошку не умела толочь, мяла-мяла её вилкой, а всё равно комочки получались. Он ругался, что я неумёха, не могу даже пюре правильно сделать.
− Вилкой-то зачем?
− Всё некогда было купить толкушку, я работаю допоздна, а в выходные то на море, то поспать хочется. В общем, плохая хозяйка, так и есть.
− Мои две жены блины пекли, перцы фаршировали, старались, но это не помогло, понимаешь?
− А что помогло?
− Ничего и не помогло. Терпели. Держались друг за друга: им − чтоб не страшно было, а мне – чтоб не скучно. Ну, и секс под боком. Чего уж греха таить, ты вроде взрослая уже. Ничего не вышло, как видишь.
− Тогда как надо жить, чтобы вышло?
Я не ответил, отвернулся и стал смотреть на тёмное море. Если бы спросить у него: эй, ты знаешь, как жить? А оно бы выбросило на берег бутылку с запиской, в ней рецепт счастливой жизни. Прочитал – и готово, выполняй, как написано.
Но море сегодня даже волну неохотно выдавало. Весной тут всё шумело и перекатывалось, а сейчас только лёгкий шорох, равномерно так: «Шух, шух»... Ветра почти не было, что удивительно для этих мест с открытым выходом в океан, но вот такая выдалась луна: утихомирила природу.
Снова прилетела бабочка − та или другая, не знаю. Теперь села на руку девушке. Сразу − основательно, без метаний, будто прилипла к коже. Я знал, что глаза у бабочек находятся сбоку, много фотографировал их, научился подкрадываться. Даже знал её название – павлиноглазка артемида. Сходство с павлином − из-за двух тёмных пятнышек на светлом фоне крыльев, и ещё темней была их окантовка. Я читал мифы Древней Греции, Артемида в них − всегда юная богиня охоты. Идеальной красоты создание!
Я осторожно, с тыла, занёс руку над белокрылой гостьей и слегка прикоснулся к тельцу. Бабочка даже не вздрогнула. Чуть-чуть придавил пальцем, проверяя границы своей дозволенности – она не возражала. Тогда я медленно стал гладить по туловищу, от головы к хвостикам крыльев. И ещё раз. И ещё…
Кажется, она уснула. Или притворилась, или ей было приятно, и она хотела продолжать эту магию. Не знаю. Но бабочка по-прежнему сидела на руке Инны, не шевелилась, замерла. Спинка у неё была бархатная, она слегка продавливалась под моим неуклюжим, жёстким пальцем.
Не знаю, сколько секунд это продолжалось, может двадцать или тридцать, но павлиноглазка вдруг зашевелила лапками. Я не столько увидел это (свет от фонаря становился всё слабее), сколько почувствовал какое-то шевеление под пальцем, и чуть ослабил силу своих прикосновений. Она стала трепетать крылышками часто-часто, но не взлетела, а продолжила свой танец. Мне захотелось успокоить её, и я легонько накрыл бабочку согнутой домиком ладонью, оставляя под ней просвет для выбора действий.
Артемида предпочла свободу и, нащупывая дорогу хоботком и усиками, выбралась из этого «укрытия». Препятствием оказался мой большой палец, на него она перебралась с тонкого запястья девушки. Моя подвешенная кисть начала подрагивать и, не желая спугнуть ночную гостью, я тихонько опустил ладонь на руку Инны. Всё это время она наблюдала за моими играми с бабочкой и молчала. Сейчас, прикоснувшись к девичьей коже, я почувствовал, что она покрыта мурашками. Я ощущал их физически – как будто десятки очень мелких вулканчиков вдруг пробудились от спячки и вышли на поверхность.
Я даже растерялся. Что мне делать? Павлиноглазка перебирает лапками, хочет выбрать более устойчивую позицию, а я залип на руке Инны, соображая, какой сценарий будет дальше? Мы молчали, потому что Инна и я понимали: скажи мы хоть что-нибудь, бабочка тут же улетит. Любое дуновение, даже от наших слов, спугнёт её. Артемида продолжала своё путешествие по моей руке, Инна дрожала, с этим надо было что-то делать. К счастью, бабочка добралась, наконец, до моих часов, исследовать их ей не захотелось, и она легко покинула временное пристанище.
А мы остались. Моя рука лежит на её руке.
Нелепая ситуация. Я совсем не хотел кадрить Инну, она же мне в дочки годится. Хотя нет, сорок пять минус двадцать восемь… Сколько же это будет? Семнадцать? Но я же не мог её в том возрасте родить? Теоретически да, но практически, извините. Я только в армии расстался с девственностью. Слово-то какое дурацкое… О чём я вообще? Рядом сидит девушка, дрожит вся, может от холода, а я тут цифры считаю.
Свободной рукой я обнял Инну. Она сразу обмякла, прижалась к моему плечу, как будто давно ждала этого. «Вулканчики» под моей ладонью растворились.
− Ты замёрзла? − спросил я, но голос был какой-то чудной, хриплый, как будто не я, а какой-то Царь морской из пучины произнёс эти слова.
Инна сжала плечики ещё больше:
− Немного. Прохладно стало.
− Ну да, луна не солнце, − брякнул я очередную банальность. − У меня куртка в рюкзаке, давай достану, укрою.
− Не надо, − тихо ответила Инна. − Мне тепло под вашей рукой.
Будь я не таким жёстким, каким меня сделала жизнь, я бы знал, как поступить. Но я деревянный. Казалось бы, чего проще? Потянулся к тебе человек – откликнись. Трагедия у неё, хотя какая там трагедия? Все живы, здоровы, подумаешь, поцапались, разбежались. Детей нет, никто не тянет за рукав «Папка, вернись!». С десяток ещё таких парней будет, раз не вышла до сих пор замуж. А может, умная, поэтому одинокая. Был бы у меня ум – вообще бы не женился. Одна нервотрёпка от этих браков. Да. «Хорошее дело браком не назовут», как говорит мой друг, Сашка-художник. Вот он вообще ни разу не был женат, а девушки к нему в мастерскую одна за другой вереницей тянутся. И по сей день, в его седые годы.
Что же с этой девицей делать? Прижукла, молчит. Но я не спасатель! Её парень телефонами швыряется, а мне его грехи отмаливать? И что потом? Ну, будет у нас, а дальше? Встречаться у меня, или у неё, потом она замуж захочет, сама сказала «давно пора». Мне это зачем? Попользоваться и сказать: «Извини, наша встреча на берегу была случайностью?».
Я убрал свою руку с того места, где ещё пять минут назад сидела бабочка. Значит так. Ничего не произошло. Сон, стечение обстоятельств, ночное видение Артемиды − улетела, не прощаясь, и была ли вообще? На этом всё. Заканчиваем.
Тёмную поверхность бухты вдруг осветил прожектор с катера: это пошёл на ночную рыбалку любитель кальмаров. Луч света прохватил до острова Шкота, как бы говоря: дорога – там! Я убрал другую руку с плеча Инны и поднялся.
− Поздно уже, пойдём к машинам. Выбираться далеко и долго, грунтовка разбита. До освещённой трассы не меньше часа теперь пилить по темноте.
Инна всё так же сидела на камне, глядя в одну точку. Туда, куда ушёл ночной катер и унёс с собой яркую вспышку. А наш фонарь уже почти не светит, его хватает лишь на пару метров вокруг. Я ждал, не бросишь ведь девушку тут. В конце концов, это я задержал её здесь своими съёмками при луне. Я чувствовал свою вину. Не за то, что использовал её как фотомодель, совсем за другое: я не мог ответить на её молчаливый вопрос.
«Возьмёшь меня к себе хотя бы на эту ночь?», − вот что она говорила мне своим дрожанием, своими узкими плечиками, своим молчанием. «Я хочу тепла сейчас, натерпелась от парня, от других своих ровесников, а ты ведь взрослый, ты знаешь, как обращаться с женщиной. Покажи мне дорогу! Я хотя бы научусь у тебя, будет пример, как жить дальше…».
Но я плохой учитель. Сам не создал ничего путного в отношениях. И сейчас снова заводить эту тягомотину, которая всё равно ничем хорошим не кончится? Я женат на фотографии – мне об этом сказали уже две жены. Но это неправда, я обычный, как все. Как шофёр, как матрос, как инженер. Хотя, быть может, в силу профессии вижу в женщинах чуть больше, чем есть на самом деле. А потом происходят обычные бытовые конфликты, образ рушится. Карета превращается в тыкву, девушка – в ведьму. Я не хочу этого больше.
− Пойдём, Инна, − позвал уже настойчиво.
Она встала, подняла на меня глаза, многозначительно задержала взгляд, но я был непреклонен. Дурь? Ну вот так. Я не готов к отношениям. Не сегодня, не сейчас.
Инна повернулась и пошла по берегу первой. Я подхватил свой рюкзак и штатив, догнал девушку и пошёл рядом с ней, подсвечивая гальку под ногами, насколько хватало мощности фонаря. Завернули за мыс, где стоял полукапонир с надписью про Пашку и Алину, и через пять минут мы уже были на стоянке машин. Вокруг мерцали огни костров, тянулся запах шашлыков: любители вечерних посиделок ещё не все разъехались.
Инна подошла к своему «Сузуки Свифт», достала из сумочки ключи от машины.
Я сказал ей:
− Дорога длинная, давай поеду впереди, буду объезжать ямы, а ты вслед за мной. У меня джип мощный, не переживай, вытащу, если что. Заводи машину, я сейчас подгоню свою и двинемся. Хорошо?
Инна опять подняла на меня глаза. Здесь, на поляне, было светлее, чем на берегу. Тарахтел генератор, подавая ток к лампе над сторожкой охранника стоянки, костры тоже добавляли света. Глаза у девушки оказались тёмными, я увидел их цвет. И грустными. Она согласилась:
− Хорошо.
Я вывел свой «Исузу Бигхорн» из-под кроны деревьев, вывернул на грунтовку и подождал, пока малыш «Свифт» пристроится мне в хвост. Моргнув три раза фарами, дал знак: «Поехали!» Мотор заворчал недовольно: долго пришлось ждать водителя. Я прибавил газу, и мы выдвинулись в тёмную вереницу деревьев по обеим сторонам узкой дороги.
Скользкая от лесной сырости грунтовка петляла как русло непокорной речки, ветки деревьев цепляли за крышу и бока машины. Мы пробирались по темноте час с лишним и наконец выехали на освещённую трассу. Как только машины почувствовали ровную поверхность, колёса их завертелись быстрей. Я вспомнил, что забыл спросить у Инны электронный адрес, да ладно, доедем до города, покажу поворотником, чтобы она притормозила на обочине, там и спрошу. Вот уже Русский мост, ограничение − шестьдесят километров, останавливаться нельзя, по двум полосам неслабый поток машин, все возвращаются с морских прогулок, а после моста можно опять увеличить скорость и быстро домчать до города, до уютной квартиры, выпить чая, а можно и коньяка, устал я что-то сегодня...
За рассуждениями я не заметил, в какой момент за мной не оказалось «Сузуки» с Инной. Вот точно, на мост мы заезжали вместе, я ловил в зеркале заднего вида фары её машины, думал ещё пропустить вперёд. Дурак. Надо было сразу ей об этом сказать, что в городе она пойдёт впереди, показывая дорогу к её дому. А номер телефона не взял, да он вроде и разбит. Вот старый пень. «Езжай за мной, я выведу», умник. Где же она свернула? На Тихую бухту прямо поехала? Может, ей в пригород надо? Или всё же в город, а там за Улиссом пошла направо?
Я притормозил у обочины, пропуская следующих за мной, в надежде, что кто-то вклинился, подрезал её «Свифт», и он отстал в потоке. Но проехало с десяток других машин, а Инны не было. Включил левый поворот, встроился в ритм дороги. Растерянно, на автомате, повёл свой «Бигхорн» теперь без оглядки назад. И сказал сам себе: «Ну всё, проехали. Ты даже номер машины не засёк. Ты ничего не запомнил, и ничего не понял в этой жизни».
Резко крутнул ручку магнитолы. Там у меня заряжен диск группы «Мумий Тролль». Что выпадет сейчас? − Медляк, такой редкий у Лагутенко, но как раз под настроение: «И этот город останется также загадочно любим. В нём пропадают такие девчонки. И нам оставаться ночевать в нём одним…».
Аккордеон рвал душу, а я смотрел в лобовое стекло. Город блестел миллионом ночных огней. Но он был пуст. Для меня.
