Учёный, художник, музыкант, поэт, писатель и спортсмен – нечасто рождаются люди, одарённые столькими талантами. В интервью «Вечернему Владивостоку» Роман Гвоздев рассказал, как распорядиться природным даром и найти своё место в жизни.
– Роман, специально вы не обучались изобразительному искусству. Тем не менее, вы узнаваемый и признанный мастер. Как начали рисовать?
– Видимо, родился с этим умением, но ни в какую не хотел профессионально развивать его, хотя воспитатели, а позже и педагоги советовали родителям отдать меня в художественную школу. Я же в детстве мечтал стать военным, и стереотипный образ художника – рассеянного мужичка с этюдником – меня совсем не вдохновлял.
Рисовал всегда много, но не пытался найти себя в этой профессии. В то же время, изучая картины больших мастеров, думал: «А я так смогу?». В жизни каждого есть моменты, когда начинаешь думать: зачем я живу, чего хочу достичь? В один из таких моментов я и понял, что должен быть художником, что мне это дано и без этого я не могу.
На тот момент я преподавал в ДВФУ, работал в Институте истории, археологии и этнографии ДВО РАН, а также обучал детей дзюдо. Моё решение многие восприняли как очередное увлечение. Я же начал готовиться к первой выставке – она состоялась в 2017 году. Ни одна галерея не хотела меня выставлять, ведь тогда я был никому не известным художником. Заинтересовался только директор «Артэтажа» Александр Городний, но у него всё было расписано на полтора года вперёд. Ждать я не хотел, поэтому первая выставка прошла в коворкинге «Третье место» в старом дворике ГУМа. На удивление, экспозиция получилась мощная. Мне помогли друзья, родители. Мы произвели такой резонанс в соцсетях, что на открытие пришло неимоверное количество народу – картины было сложно разглядеть из-за спин. От эйфории я едва не уволился из института.
– Хорошо, что не уволились. Наука – ваша вторая страсть, и вы успешный учёный.
– Я с детства увлекался военной историей. Иногда учителя просили вместо них поведать, например, о войне 1812 года – и я мог целый урок рассказывать одноклассникам о Бородинском сражении.
В своё время приложил максимум усилий, пытаясь пройти военную комиссию. Меня не брали на срочную службу из-за проблем с позвоночником. После университета снова предпринял попытку: шла вторая война с Чечнёй, в стране было безденежье, многие офицеры бросали службу. По состоянию здоровья в армию меня не взяли, хотя, пытаясь пройти медкомиссию, я дошёл до госпиталя Бурденко и даже написал письмо Верховному главнокомандующему.
Увлечение военной историей привело меня на исторический факультет тогда ещё ДВГУ, а после – в Институт истории археологии и этнографии народов Дальнего Востока. Тема моей кандидатской диссертации – «Традиционные военные знания тунгусо-маньчжуров и нивхов по материалам середины XIX – начала XX веков».
– Умение рисовать пригодилось на поприще истории?
– Когда я пришёл в отдел этнографии, обнаружил, что почти все коллеги умеют рисовать – в штате даже состоял художник. Впрочем, это был 2003 год, довольно скоро цифровые фотоаппараты стали доступными.
Владение живописью сослужило мне хорошую службу, когда я по гранту поехал в Петербург для работы с артефактами Кунсткамеры и Российского этнографического музея. Если в Кунсткамере фотографировать можно было бесплатно, то в РЭМе одна фотография стоила 100 рублей – мой бюджет такого бы не потянул. Зарисовки можно было делать бесплатно, так что иллюстрации для кандидатской диссертации у меня в том числе рисованные.
– На вашем творчестве увлечение философией войны не отразилось – все картины исключительно мирные.
– Я понимаю, что в реальности война не сулит ничего хорошего. Природа, море куда больше вдохновляют. Сейчас меня можно назвать маринистом, хотя есть и другие планы. Я начал осваивать городскую тематику, мне нравится Владивосток. Я люблю и старый город, и панельные девятиэтажки – в них есть шарм. Обаяния нет в облицованных керамогранитом китайских новостройках.
– Кто из художников-маринистов, кроме Ивана Айвазовского и Руфина Судковского, вам близок?
– Есть много художников, которые технически превзошли Айвазовского. Однако акварелистов, которые пишут море, очень мало. Эта техника позволяет писать спокойную воду, но изобразить в реалистичной манере с её помощью волну сложно. Акварель – это бесконечное шаманство, где значение имеет всё: материал, плотность бумаги, скорость высыхания. Если пишешь на природе, где ветер и солнце, времени для работы катастрофически мало. Сложность контроля меня и зацепила.
– Что делает в вашей мастерской гитара?
– Я пишу и исполняю песни. Есть друзья-музыканты, с которыми периодически играю, но мы всё не можем собраться и записать композиции. Песен-то у меня – минимум на пять альбомов.
Поэзия – самая честная форма существования. Например, когда я пишу картину, большое значение имеют навыки, мастерство, но стихотворение нельзя взять и написать. Можно срифмовать слова, но поэзия идёт изнутри. В 2007 году меня накрыло безответной любовью, и стихи получились сами собой. Причём я начал писать их не на тему любви, а просто начал. С тех пор я сочинил больше пятидесяти стихов-песен. О художественной литературе тоже подумываю, уже есть первый рассказ.
– Роман, как у вас на всё хватает времени? Наука, живопись, музыка, литература…
– Нельзя сказать, что его хватает. Люди видят то, что получается хорошо, но не видят моих неудач. Есть у меня пятьдесят песен, а где альбом? До сих пор нет.
Времени катастрофически не хватает, поэтому я во многом себя ограничиваю: не хожу по ресторанам, редко бываю в кино. Сознательно исключаю из жизни то, что отбирает время, и трачу его на занятия, к которым лежит душа. В этом смысле сёрфинг, который я очень люблю, – лучшая метафора жизни: нужно постоянно лавировать и ловить волну.
