Уже через несколько лет после того, как Владивосток наводнили японские машины, в них начал разбираться каждый мальчишка. Да и увлечёнными разговорами девушек о приводах и ступицах можно было заслушаться. Возникли культы отдельных моделей, фанатские группы... В очередной публикации из цикла об истории автомобильного Приморья журналист, писатель, автор документального романа «Правый руль» (16+) Василий Авченко – специально для «ВВ» – вспоминает марки японских машин, навсегда оставшиеся в прошлом.
Представительский, кофмортный, просторный Crown (в Приморье его называют «крауном», на Сахалине почему-то «кроуном») занял в душах советско-российских автомобилистов ниши вожделенной отечественной «волги» и германского «мерседеса». Стремительный задне- или полноприводный Skyline («скайлайн», он же «скай» и «скалик», иногда и «скулине») с характерными круглыми стоп-сигналами покорил фанатов езды с ветерком задолго до пришествия драг-рейсинга. Двухмостовый танкоподобный преодолеватель тайги и пустыни Nissan Safari – «сафарь», «сафарик», Patrol в евроверсии – стал мечтой рыбаков и охотников, равно как и «крузак-восьмидесятка» – Toyota Land Cruiser в 80-м кузове. Олицетворением народного автомобиля стала «королла», заняв примерно ту же нишу, что тольяттинская угловатая «классика» в российской глубинке. Такой уж в силу объективных причин была наша картина мира, серьёзно искажённая по сравнению с так называемой центральной Россией: вместо «жигулей» – «короллки» да «саньки» (седанчик Nissan Sunny), вместо ремонтников-молдаван – северные корейцы, вместо воблы – корюшка, вместо Чёрного моря – Японское, а вместо Турции – Хуньчунь.
«Крауны» и «короллки» никуда не делись с наших дорог и сегодня, хотя сменилось уже несколько их поколений. К примеру, «крузаки» в 60-м кузове встречаются всё реже – их сменили «двухсотки», причём используются последние чаще всего уже не как внедорожники, а в качестве люксового статусного авто.
Но сегодня мне хотелось бы вспомнить другие марки, которым не выпала столь долгая жизнь на конвейере и дорогах, как тем же «королле», «крауну» или «камри». Сказать о тех, которых никогда не было много, а сегодня совсем почти не осталось. Новым поколениям автомобилистов их названия уже ничего не говорят.
То и дело натыкаюсь на их ржавые перекорёженные остовы: по обочинам городских дорог, в спрятанных между «гостевыми маршрутами» Владивостока мрачных очкурах, в спальных районах, где эти машины годами молчат, замерев на спущенных навсегда колёсах или заботливо подложенных когда-то чурочках. В Уссурийске, Находке, Арсеньеве, Спасске-Дальнем, Дальнереченске. В самых отдалённых, давно забытых богом и властями сёлах, где, казалось бы, легковые машины вообще не нужны за отсутствием сколько-нибудь проезжих дорог…
Эти японские раскуроченные шедевры инженерной мысли вросли в землю, словно рухнувшие на подлёте к цели камикадзе. Они давно обрусели – хотя бы потому, что провели в России куда больше времени, чем в родной Японии. И ещё потому, что для японцев они были всего лишь средством передвижения, а для нас стали культурным кодом, образом жизни.
Возможно, это извращение, род танатофилии, но мне нравится разглядывать трупы машин. Наблюдать за разборками, где небритые хмурые патологоанатомы в промасленных камуфляжах берут от скончавшихся машин органы для живых: рейки, редукторы, раздатки…
…Посёлок Приморский, деревянные бараки; мятыми боками приткнулись друг к другу две «висты»-пенсионерки. Сколько на их не раз смотанных одометрах – 300 тысяч, 500, 800? Если бы они могли рассказать о том, что успели увидеть за свои тридцать автомобильих лет (которые в наших условиях должны идти «год за три»), получился бы увлекательный роман без вранья.
Во дворах владивостокской Второй Речки укрылась старенькая Liberta Villa – обычный с виду седан, зато с итальянски звучащим именем.
В охотничьем селе Мельничном (бывший Сидатун, описанный Арсеньевым) – покалеченная красная «короллка»-универсал: рессоры, дизелёк, коробочка, дачно-рыбацкая классика по-приморски. Изуродованное тело пикапа Nissan Datsun в заброшенном селе Молодёжном. Здесь именно такие машины и нужны: рама, неплохие внедорожные мускулы, не самый сильный, но надёжный и тяговитый TD27 под капотом, кузовок…
В Таёжном, которое официально давно закрыто (бывшие оловянные копи стали селом-призраком: люди здесь ещё живут, но ни по каким документам их тут быть не должно; поэтому за Таёжку не отвечают ни полиция, ни врачи, ни дорожные службы), я обнаружил тело нестарой ещё Nissan Presea. Гадал, как она сюда доехала и, главное, зачем. Для соболевания она не подходит, а кроме нескольких охотников здесь давно никого нет. Здешние направления больше под стать «шишиге» – старому доброму бескапотному грузовику-проходимцу «ГАЗ-66».
Ископаемый автопарк – свидетель и памятник слинявшей эпохи. В которой были перестроечная эйфория 80-х, криминальные битвы 90-х и «тучные нулевые». Горбачёв, Ельцин, Путин. «Колёсами печально в небо смотрит круизёр» от Ильи Лагутенко и «Любимая моя, «тойота-целика» от Ивана Панфилова… Тонны праворульного металлического перегноя – тема для диссертаций не родившихся ещё культурологов.
Мы уже успели забыть эти марки. Nissan California и Nissan Langley, Honda Concerto и её сестрёнка – крошечная Honda City («хонда-сити», «хонда-сити», метр едем, два – несите»; о многих ли машинах сложены поговорки?). Или Isuzu Piazza, или Isuzu же Aska (канула вместе с одноимённым древним мессенджером – «аськой»), или Nissan Stanza и Nissan же Fairlady… Малыш Subaru Justy – знавал я здоровенного мужика, который на этой японской «оке» ездил на охоту с товарищем. На обратном пути в машине, кроме них, была туша изюбря; японцам такое лучше не показывать.
Почти все эти машины давно перестали существовать физически. Только самые живучие, иногда попадаясь на глаза, вызывают странное ощущение вернувшегося на миг прошлого. Роскошный седан-диван Mitsubishi Debonair, или Mazda Luce – естественно, прозванная «Люсей», или Toyota Corona Mark II, выпускавшаяся до развода «марка» и «короны», да даже и простоватые рабочие «короллки» и «спринтёры» выпуска середины 80-х… Они ещё не окончательно утвердились в качестве раритетов. Сегодня это чаще всего просто старые трахомы, функция которых - заводиться и ездить. Но есть грань, за которой «вёдра с гайками» превращаются в коллекционные экземпляры. Превращение происходит само собой. Так становится драгоценной ничтожная муха, когда-то прилипшая к хвойной смоле и навеки впаянная в янтарь; так случайная картинка или берестяная грамота новгородского мальчика Онфима по прошествии столетий обретает историческую ценность.
Люблю разглядывать старые машины и читать в интернете вдохновенные народные отзывы о них. Всматриваться в благородные формы покрытых кузовными шрамами ветеранов разной степени бодрости и битости.
Многие убеждены в том, что на рубеже 80-х и 90-х годов ХХ века автомобили были не пластмассовыми, а железными. Побалуйте слух понимающего человека названиями движков той поры – и вы услышите восхищённое: «Да это же вечный двигатель!». То есть тот, который не капризничает и терпит издевательства легкомысленного хозяина даже тогда, когда по всем законам физики делать этого не должен. Эта музыка будет вечной – достаточно иногда менять масло… На смену золотому веку пришли серебряный, бронзовый. От неубиваемых машин рождались красивые, навороченные, но какие-то пластиковые потомки. Некогда бескомпромиссные покорители бездорожья все сильнее напоминают декоративные паркетники (даже такие эталоны сурового стиля «офф-роуд», как Land Cruiser и Patrol, в какой-то момент лишились переднего моста, обзаведясь обычными «асфальтовыми» приводами). Рынок стал оскудевать столь востребованными у дачников и рыбаков рессорными «овощными» универсалами – жёсткими, грубыми, крепкими. Их сменили гламурного вида полированные изделия. Гладенькие, симпатичные – но лишённые культурного измерения, не успевшие обрасти ореолом легендарности. Они похожи друг на друга и чисты, как новорождённые. Все они прекрасны, но ничего не понимают о жизни, как понимали Те. Это нормально. Просто пришло другое время; ничего не бывает навсегда.
Когда видишь машину почтенного возраста, которая заводится, ездит и выглядит ухоженно, чувствуешь невольное уважение. С такой машины хочется брать пример. Она доказывает: даже с временем можно спорить. У человека, как и у машины, главное – не пробег, а состояние тела и души.
Недавно видел на Экипажной редчайшую «целику-камри», выпущенную ещё при Брежневе и остающуюся на ходу. Её изготавливали очень недолго, какие-то пару лет, после чего дороги спорткупе Celica и бизнес-седана Camry навсегда разошлись. Рогатая, с простодушными прямоугольными фарами впереди и аскетичным рисунком радиаторной решётки: блестящий горизонтальный прут, от которого вниз отходит лучик.
А двухдверный «краун», который я регулярно вижу на Эгершельде, – какой же он красивый! Был же, что называется, стиль. Вот оно, лицо Владивостока 1990-х, слинявшее в несколько лет, с очередным обновлением модельного ряда. Которое, кстати, далеко не всегда заслуживает оправдания. Если бы мне дали возможность, я бы непременно убедил менеджеров фирмы Toyota не снимать с производства Chaser. Посмотрите на «чайзер» в последнем кузове – как можно было ставить на нём крест? Разве это не преступление против человечества?
Вершина японского автопрома – две марки, которыми, как говорят, пользуется сам император. Это Nissan President и Toyota Century. Они всегда были редкими, штучными. Тем сильнее вздрагивает сердце, когда видишь такой автомобиль на дорогах Владивостока. Одна «сенчури» регулярно паркуется у гостинок на Кирова. Обшарпанная гостинка – и императорская машина на разбитом тротуаре. Чисто по-владивостокски: красиво жить не запретишь, а понт – он всегда дороже денег.
Новую жизнь в качестве ретрокаров, вызывающих восхищённые взгляды тех, кто обладает, получает ничтожное меньшинство. Бо́льшая часть праворульных могикан вымирает, как стеллеровы коровы. Машины гниют на свалках, лежат в лесных кюветах или на морском дне.
Во Владивостоке есть целых два прекрасных музея старинной автомобильной техники – на Сахалинской и на Садгороде. В основном они заточены на отечественную технику – гражданскую и военную. Это прекрасно; не брошу камня ни в отечественный автопром, ни во всю советскую эпоху. Но неужели наши «японки» не заслужили почётной музейной старости? Не пора ли начать сбережение уходящей натуры – «япономарок» 30- и 40-летнего возраста, пока они не растворились насовсем в приморской земле? Убеждён: они этого достойны. Да и памятник праворульному автомобилю во Владивостоке будет определённо в тему. Уж никак не хуже Ильи Муромца в Адмиральском сквере.
Вернуть прошлое нельзя, но помнить о нём необходимо. Задумайтесь об этом, встретив на дороге машину из раньшего, как сказал бы человек без паспорта, пассажир праворульной «Антилопы-Гну» Михаил Самуэлевич Паниковский, времени: «Таких теперь уже нету и скоро совсем не будет!».
